Выглядываю в окно. Дождь. За окном стоит Вася Гринчук. По лицу текут то ли капли дождя, то ли слезы. Вошел в дом. Поговорили. Каждый по-разному переживает весть, что его грызет рак. Я отнеслась к своей болезни хладнокровно, но решила не скрывать, что ухожу. К чему обсуждения за спиной, когда ничего уже не скроешь. Думала, что Вася пришел меня навестить. А он приходил проститься перед своей операцией – и ничего мне не сказал. Вернее, сказал, что надо надеяться… И вот я, оповестившая всех знакомых о своей скорой смерти, иду на панихиду к Васе. Сколько скорбных молодых одухотворенных лиц вокруг его гроба! Сколько сильных молодых рук несут его гроб! Падает земля на крышку. Кто-то находит в этой земле подкову.
Почти хором друзья говорят: «Чему удивляться? Это же Вася!» На поминках – красивые слова, яркие речи. Как умеют образно мыслить эти молодые парни и девушки – его друзья-ученики! Потом, как всегда, и пели, и читали стихи. Знакомая квартира с надписями на стене.
Одна особенно запомнилась: «Василий – Символ – Эпоха». Это верно, для многих молодых чеховских поэтов и музыкантов Василий Гринчук стал «эпохой». Для них встречи в его квартире были погружением в творческую среду, толчком к творческому развитию. В Чехове были и есть официальные литературные объединения.
Поэты и поэтессы собираются, власти их ласкают, подбрасывая денежки на издания. Потом они эти поэтические книжки дарят гостям города, и у тех, кто не поленился их просмотреть, щеки багровеют от стыда – по этим нескладушкам будут судить о нашем городе. Пусть не обижаются на меня «родниковцы»: не обо всех говорю, не обобщаю. Среди них есть талантливые люди.
Конечно, важно общаться, читать стихи, но, как мне кажется, никакого развития эти встречи в нынешнем «Роднике» не дают. А ведь при жизни основателя этого литобъединения, Михаила Ивановича Камшилина, все было иначе, тогда члены его кружка обсуждали литературные проблемы, искали новые пути. Теперь этого нет или почти нет. Каждый в «Роднике» плавает в литературном болоте сам по себе. Однако о «родниковцах» все знают, они активно себя рекламируют, читают свои стихи в школах, выступают в роли судей на школьных литературных конкурсах.
«Квартирники» у Василия Гринчука были будто из другого мира, не имеющего ничего общего с косной литературной провинцией. Не официальными, не пафосными, творческими. Почти никто в Чехове не знал, сколько молодых талантливых ребят прошло через эти встречи у Васи. И он умел поддержать, корректно и деликатно. Именно его молодые гости становились профессиональными поэтами, продолжали свое образование в Литературном институте (как Фил – Александр Логунов), или стали интересными музыкантами (не буду перечислять всех, назову только Лёху-Вдоху – Алексея Вдовина, которого Василий особенного ценил). Девушки (Юлия Агмиуллина и Татьяна Бриге), которые умеют петь с такой же страстью и безоглядностью, как и Вася, написали о нем песню, включив в текст и его поэтические строки. Мне страшно ее цитировать. Приведу лишь фрагмент из припева: …Я просто тело, что тупо болит, Мне бы стать сигаретой, Что развеется пеплом по ветру… Нет, эту песню нужно слушать, иначе не почувствуешь трагической точности строк.
***
В свое время я чуть не насильно заставила Василия Гринчука собрать его стихи, набрала их на компьютере, нашла издателя. Книжечка получилась скромная, и Вася пренебрежительно бросил: «Куда мне этот мусор спрятать!» На поминках многие из гостей уважительно держали эту книгу в руках, гордились тем, что Вася им ее подарил. Читали и его последние стихи, которые получили от него по телефону. К сожалению, то, что осталось в интернете, лишь маленькая часть его наследия. Это ранние стихи и песни, потом его стиль и манера петь изменились. Дай Бог, чтобы друзья собрали его последние песни. Сколько в них поэтической мощи! Слабело лишь тело, душа крепла…
***
Странно было бы сосредоточиться на воспоминаниях или на литературоведческих размышлениях и не рассказать о биографии автора песен. Василий Гринчук родился в 1958 году в Запорожской области. Детство прошло в деревне: «Пыль до щиколотки, как вода; сады, поля, виноградники; очень много зелени и тепла. Безотцовщина. После школы водил пароход «Васильчиков» по Днепру. С детства ждал перемен и не любил монотонность. В 15 лет впервые взял в руки гитару». Василий рассказывал: когда вернулся из армии, сады и зелень в родных местах исчезли. Землю изрыли шахты. В 22 года он уехал в Магадан. «Там впервые начал читать запоем, вышел с гитарой на сцену, стал осознанно писать стихи. Писал много и бестолково. Пел все подряд и никогда хором». Он учился во Владивостокском театральном институте. «В общей сложности прожил на северо-востоке страны 15 лет». Любил Владивосток, корабли у причала. Возвращался туда, чуть появлялась возможность.
***
В Чехов Василий Гринчук переехал в 1996 году. Прожил здесь больше двадцати лет. Однако до конца, упорно, читал маленькое стихотворение: Итак, Лопасня ныне город Чехов, пока не проявляет интерес ко мне, но я уже приехал, пишу стихи, и повторяют эхом колокола: «Вселенная, я здесь»… Я сердилась, когда он читал эти строки: мол, не «уже» приехал, а «давным-давно» приехал. Но, наверное, в чем-то он был прав: «город Чехов… не проявляет интерес ко мне». А к кому проявляет? В Лопасне надо быть танком, чтобы проявили интерес. Василий танком не был. Свой элитарный круг, состоящий из друзей и тех, кого можно назвать учениками – это был его выбор.
Впрочем, он работал в Чехове много и разнообразно – в «Чайке», когда там еще существовал ночной клуб, в Городском театре, в «Дружбе». Снимал, монтировал, озвучивал. Красивые фильмы создавал. Помню его сюжеты, которые показывали на «Дне культуры» – такие живые, остроумные. Когда Василий ушел из «Дружбы», на смену талантливым сюжетам пришла невнятная тягомотина. И никто будто бы этого не заметил. Обидно… Обидно, что его самого мало снимали. Или даже почти не снимали. И это тоже его выбор, была возможность записать песни, своя техника под рукой. Но слишком высокой была его личная планка. Перечитала его книгу и поняла, как часто он окликал смерть.
Она услышала: Дум моих перекресток – слово, Что укроет меня крестом, Как прилив тишины лиловой, Спеленает последний стон… Не хочу, чтобы возник некий идеализированный образ. Жить с ним было трудно. Но многое в нем удивляло: откуда у деревенского паренька такая внутренняя глубокая культура? Как в наше время, когда каждый бредет «по буеракам свар публичных», ему удавалось никого не обижать, никому не вредить? Еще не выжат, только сжат, Еще способен возражать, До боли сдержан, до греха, Корректен в споре и стихах…
***
И последнее. Я считаю, что Василий Гринчук написал лучшую песню о городе Чехове. Она звучала, пока он пел ее сам. Как сложится ее судьба без автора? Этого мы не можем знать. Не хочется, чтобы ее забыли…
Берите выше, когда плывете на берег тот,
Копайте глубже, и вам откроются небеса.
Когда свобода – вдыхайте запах, пока цветет,
Быть может, цвету ее осталось на полчаса.
Перо – не шпага, подумай дважды, потом ершись.
А мы, как водится, все надеемся на авось:
Авось удастся своею мерой измерить жизнь,
Но этой мерой поныне числится вбитый гвоздь.
Ушли поэты в плевках и лаврах, кому куда,
Москва, Елабуга… пусто и там, и тут.
Но если в мире вдруг образуется пустота,
То их стихами мы часто штопаем пустоту.
А ближе к ночи, когда стихает московский тракт,
И над фонтанами распускаются фонари,
Плывет над нами курчавый гений, одет во фрак,
Перо скрипит, бумага терпит, свеча горит.
Свеча горит, бумага терпит, скрипит перо,
И мир поскрипывает на грани «люблю – убью»,
И все похоже на скрип уключин, когда Харон
Погрузит тяжкие наши души в свою ладью.
Так одиноки, так безнадежны их голоса,
Ладья качнется, пересекая ночную тьму,
Никто не скажет ни слова против, ни слова за,
Никто не знает цены и меры, а посему…
Берите выше…
Ольга Авдеева. Сентябрь 2018 года.
На сороковины Василия Гринчука